«И снова Бард…» К 400-летию со дня смерти Шекспира - Клайв Стейплз Льюис

Со временем к реликвиям, выставленным в Стратфорде, добавятся испанская шкатулка для карт и игральных костей, подаренная Шекспиру принцем Кастилии, остатки мушкета (также испанского), из которого поэт застрелил оленя в Чарлкоут-парке, и «златотканый покров для туалетного или обеденного стола», преподнесенный поэту «его другом и почитательницей, королевой Елизаветой».

Незадействованным остался, по крайней мере, один аттракцион, способный принести прибыль. Нью-Плейс, еще одно святилище для последователей шекспировского культа, в 1753 году купил достопочтенный Фрэнсис Гастрелл, вышедший на покой викарий Фродшэма. Рукописный дневник его путешествия по Шотландии, написанный несколькими годами спустя, демонстрирует личность малоприятную — сварливую и не в меру гадливую, но вместе с тем не лишенную благочестия, способную оценить прекрасные памятники, руины и виды, — и достаточно человечную, чтобы прийти в ужас от жестокости шотландского духовенства, не желавшего крестить незаконнорожденных младенцев. Однако отношение к шекспировской собственности навеки запятнало его имя позором. Не желая платить полный налог за жилище, где он бывал лишь наездами, Гастрелл выразил свое несогласие довольно-таки энергичным образом: распорядился снести строение, после чего, сопровождаемый проклятиями и руганью, навсегда покинул Стратфорд. За полстолетия до того прежний владелец перестроил здание в неоклассическом стиле, так что потеря для поклонников Шекспира была не так уж велика, как, возможно, мнилось великодушному священнослужителю или как считалось какое-то время[277]. Во время своего пребывания в Нью-Плейс Гастрелл также нанял плотника, чтобы спилить и порубить на дрова знаменитую шелковицу, якобы чтобы избавить дом от сырости, появлявшейся из-за тенистого дерева, но на самом деле потому, что оно привлекало паломников. Томас Шарп, часовщик, понимавший ценность подобных священных предметов, купил древесину и за сорок лет вырезал из нее великое множество любопытных и полезных вещиц — куда больше, чем можно было бы ожидать, учитывая, что дерево было всего одно. Но в подробных обстоятельствах чудо, возможно, не должно вызывать удивления[278].

Юбилей также привел к написанию биографии — недлинной и небогатой фактами — «великого поэта природы и славы британской нации»; ее опубликовали в августовском номере «Лондонского журнала» и продавали в Стратфорде в качестве сувенира. В значительной степени списанная со статьи о Шекспире в «Biographia Britannica», она, в свою очередь, стала источником грядущих мемуаров. Празднество вызвало еще одну, куда более важную, публикацию в периодической печати: в июле 1769 года «Журнал для джентльменов» впервые опубликовал изображение места рождения Шекспира — прекрасную, подробную гравюру с рисунка Ричарда Грина (1716–1793), хирурга и аптекаря из Личфилда, брата Джозефа Грина, учителя грамматической школы Стратфорда, — в общем, все были свои, сплошная родня. Предание о том, что Шекспир сделал первый вдох в доме на Хенли-стрит, могло быть известно задолго до того, поскольку дом, где родился Шекспир, спокойно фигурирует на карте Стратфорда, составленной около 1759 года. Но статья в «Журнале для джентльменов» впервые предоставила эти сведения широкой читающей публике. «Не знаю, — рассуждал автор статьи, — можно ли с уверенностью сказать в наши дни, в каком именно покое появился на свет несравненный Шекспир». Однако блистательная интуиция позволила Гаррику угадать комнату, и во время празднования некий Томас Бекет устроил там лавку, где продавал юбилейные издания.

Стратфордские празднества внесли свою лепту и в становление Шекспира как общезначимого культурного героя. Он получил высочайшее народное признание, став персонажем книги анекдотов «Шутки Шекспира, или Юбилейный шут» (ок. 1769) — по большей части, «Курьезные истории, забавные происшествия и остроумные ответы», которыми похваляется титульный лист, чудовищно не смешны. <…>

Впоследствии возникли и более сложные и любопытные разработки шекспировского мифа. В 1790-х годах эксетерское общество джентльменов и ученых занялось беседами, в которых ученость перемежалась с пристойной веселостью — речь шла о Шекспире-скитальце. История о сэре Томасе Люси[279] приобретает более драматичный оттенок по мере того, как ширится социальная пропасть между жертвой и гонителем. «Сэр Томас Люси, облеченный могуществом и полнотой магистратской власти, видя пред собою дрожащего праздного юношу или слушая его рассказ об опрометчивом бегстве от ужасов суда, едва ли мог предположить, — восклицает один из собеседников (обозначенный лишь инициалами Т. О.), — что потомки узнают о нем от самого непутевого молодца, узнают — под унизительным прозвищем „Роберта Шеллоу, эсквайра, мирового судьи и coram!“»[280].

Сергей Слепухин[281]

Бойделл и конкуренты — промоутеры Шекспира

О, всемогущий поэт! Твои создания не идут в сравнение со всеми прочими; те всего лишь выдающиеся произведения искусства, и ничего более…[282]

Когда священное слово «Искусство» трепетно произносится вслух, многие из нас, закрыв глаза, мысленно переносятся в эмпиреи, блаженно представляя, как «Рафа́эль вдохновенный / Пречистой девы лик священный / Живою кистью окончал, — / Своим искусством восхищенный, / Он пред картиною упал». Увы, такая проза жизни, как деньги на хлеб насущный, часто вовсе не обсуждается, и порою остается лишь удивляться, что наш возлюбленный гений в конце пути оказался в канаве или бедламе. Однако жизнь состоит отнюдь не только из праздников. Нередко мировая слава художника может объясняться не только талантом, а, например, и тем ничтожным обстоятельством, что его жена, лишенная радости материнства (Дюрер был бесплоден), всю свою неуемную энергию направляет на организацию успешной розничной торговли гравюрами мужа и борьбу с контрафактным товаром. Или же тем, что сыновья отдают все силы тиражированию и популяризации картин отца — Брейгеля Старшего, оставляя собственное творчество на втором плане, а Рубенс догадывается применить юридические знания отца и брата для успешного бизнеса открытой им художественной мануфактуры с образцовым пиаром, маркетингом и защитой авторских прав. Конечно, секрет успеха не только в бизнес-тактике, но и в таланте, каторжном труде, случае и богоизбранности. Однако иной не умеет правильно подписать брачный контракт с Саскией ван Эйленбюрх или договор с заказчиками «Ночного дозора», а кто-то, берясь за кисть крайне редко и лишь по высочайшему распоряжению Его Величества, безошибочно рассчитывает каждый свой шаг и в конце концов добивается вожделенного — дворянского звания, золотой шпаги и вступления в Орден Святого Яго.

Юбилей Уильяма Шекспира Британия справляла с размахом. С начала XVIII века популярность драматурга стремительно росла, сменив равнодушие и скепсис предыдущих поколений. Наконец, в 1769 году она достигла апогея, и в Стратфорде-на-Эйвоне было торжественно отпраздновано двухсотлетие[283] поэта. Успеху мероприятия немало способствовало искусство гениального актера и постановщика Дэвида Гаррика (1717–1779) и его коллег из театра «Друри-Лейн». Гаррик преклонялся перед Шекспиром и воздвиг в 1756 году в честь поэта храм в Хэмптоне[284]. В юбилейный год рынок заполонили разнообразные изделия на тему пьес национальной знаменитости — вазы, табакерки, статуэтки и даже керамическая плитка! — а также товар с изображением театральных сцен и любимых актеров. Интерес к символу нации не исчез и в течение последующих двадцати лет.

В ноябре 1786-го печатник и книгоиздатель Джосайя Бойделл (1752–1817) ужинал в своем лондонском доме в компании друзей, известных английских художников: Джорджа Ромни, Пола Сэндби и Бенджамина Уэста. На встрече присутствовали издатель Джордж Никол, поэт Уильям Хейли и переводчик Тассо Джон Хул. Обсуждалась идея создания богато иллюстрированного издания пьес Уильяма Шекспира.

Через неделю Джосайя и его дядя Джон Бойделл во всеуслышание объявили об амбициозном плане: необходимо открыть галерею Шекспира, в стенах которой были бы собраны картины с изображением сцен и персонажей из пьес великого драматурга. Репродуцирующие полотна гравюры продавались бы по подписке, а их уменьшенные версии можно было бы использовать для иллюстрации книжных изданий Шекспира. Предполагался выпуск и книг для школы.

Главой организованной фирмы «J&J Boydell» стал Джон Бойделл (1719–1804), и о нем стоит рассказать подробнее. Бойделл родился в Доррингтоне, графство Шропшир, в семье землемера, но выбрал иной, чем у отца, род занятий, в двадцать один год поступив в Лондонскую художественную академию св. Мартина. Увидев однажды, как работает гравер, Джон совершенно потерял голову и больше не мог ни о чем думать, кроме как о гравировальной доске. В мастерской Уильяма Генри Томса (ок. 1700–1758) с первых дней ученичества Джон приступил к выпуску гравюр по собственным рисункам. То были пейзажи. На следующий год Бойделл решил, что пора пойти дальше, и показал лондонцам 152 гравюры с пейзажами Лондона, Оксфорда и Уэльса. Удачный бизнес позволил Бойделлу быстро скопить капитал и через шесть лет уйти от Томса с тем, чтобы начать свое дело. Его магазин скоро начнет процветать, имя бизнесмена и художника узна́ют на континенте. За вклад в развитие национального гравировального искусства Королевская академия в 1773 году наградит Бойделла золотой медалью. Его усилиями в 1780-е Британия стала экспортером печатной продукции. На торжественном вручении награды сэр Джошуа Рейнолдс, первый президент Королевской академии, произнес речь, где отметил, что Джон Бойделл один сделал для развития искусства в Англии больше, чем вся Академия художеств. Неуемная энергия подвигла его в зрелые годы заняться политикой. В разное время он занимал в Лондоне высокие посты: был членом городского совета — олдерменом от Чипсайда (1782), шерифом (1785), лорд-мэром (1790).